![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
(no subject)
Пришел однажды Сурков к Соколову. Соколов ему говорит:
- Ваше высокопревосходительство, оне совсем распоясались!
Сурков участливо так ему ручкой. Да-да, мол, слушаю тебя, братец.
Соколов затараторил:
- Толстого не читают, Достоевского тоже! Совсем от рук отбились. И пишут еще об этом. С особым цинизмом.
Сурков задумался, а потом и говорит:
- Да где ж тут особый? Не вижу я его. Я, может, тоже, много чего не читал. Всего, брат, не перечитаешь.
Соколов испугался и уехал в Баден-Баден.
- Ваше высокопревосходительство, оне совсем распоясались!
Сурков участливо так ему ручкой. Да-да, мол, слушаю тебя, братец.
Соколов затараторил:
- Толстого не читают, Достоевского тоже! Совсем от рук отбились. И пишут еще об этом. С особым цинизмом.
Сурков задумался, а потом и говорит:
- Да где ж тут особый? Не вижу я его. Я, может, тоже, много чего не читал. Всего, брат, не перечитаешь.
Соколов испугался и уехал в Баден-Баден.
no subject
Согласись, что этот вопрос сильно меняет перспективу. Скажем, если бы "Войну и мир" изучали в школе последние триста лет, то исключение романа из программы означало бы своего рода революцию. А если окажется, что роман появился в программе, скажем, в 1965-м году, то революция превращается в техническую реформу. В обоих случаях необходимо обоснование (и вполне возможно, что окажется - исключать ни в коем случае не надо), но во втором варианте не будет потрясения основ, святотатства, уничтожения генетической памяти народа и бандуель цинаподсуд.