![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
gr_sДовольно долго они черно-белые. И сперва на них очень много улыбающихся и даже смеющихся лиц.
Но смеются не все.
Во-первых, не смеются дети. Они страшно серьезны, они смотрят на нас совершенно взрослыми глазами. Хотя их тощие ноги-руки-плечи-шеи - вполне детские. Сандалики, лямки штанов, майки с бретельками - все на два номера больше, дети как будто выглядывают из этих одежд.
Есть и еще лица без улыбки. Это старики. Они почему-то всегда в тени - деревьев, кустов в городском парке, а в домах они всегда смотрят из глубины комнат, сняты часто нерезко. Даже когда их взрослые, всегда задорно хохочущие сыновья и дочери обнимают их за плечи, они серьезны, почти испуганы, во всяком случае напряжены.
Много военных. В форме они с некоторой истовостью таращатся на нас, делая "официальное" лицо. Их почти невозможно узнать, когда они хохочут, вытаскивая из воды мокрых рыбин, заранее насаженных на невидимые крючки огромных удочек (в галифе без сапог они смахивают на козлоногих чертей). Видимо, над этими галифе смеются девушки, смеются, закрываясь рукой. И кто-то сзади приставил к невинной кудрявой голове "чертика".
Другое дело - школьники. Они в мятых гимнастерках, подпоясанных ремнем с буквой Ша. Взгляд серьезный, но видно, что это понарошку, сейчас фотограф уберет камеру и конопатый мальчишка разразится щербатой улыбкой. То есть школьник готов вступить в мир смеющихся взрослых, покинув мир серьезных детей.
Весь этот взрослый хохот и смех облекается в немыслимые одежды, будто сшитые сумасшедшим портным. Черные штаны мужчин невероятной ширины, безумные пиджаки. А когда без пиджаков, то видно, что рубашки и ковбойки - как бы другого, намного меньшего размера, чем эти необъятные штаны. Девушки в платьицах, чулок ни у кого нет, изредка между девушками - спортсмен или спортсменка, в шароварах и свитере. Бывает и наоборот - в центре спортивной молодежи вдруг некто в пиджаке с ромбиком.
Потом - как-то резко - лица меняются. У мужчин еще папиросы, но это какие-то другие мужчины. Глядя на шахматную доску, они не обращают внимания на фотографа. Ушел и смех. Женщины - как одна - обрели вдруг высокие прически, а потом - опять-таки, все сразу, - короткие стрижки. Куда-то деваются хохочущие блондинки, исчезают кудрявые, теперь они всё больше большеглазы, темноволосы и серьезны. О, замелькали болоньевые плащи. На автобусной остановке - позади из утреннего тумана проглядывают ряды пятиэтажек, уходящие в бесконечность. У мужчин, враз переставших хохотать, вдруг становится сфокусированным и осмысленным взгляд, плоские сигареты без фильтра приходят на смену папиросам. Куда-то делись старики, и промельком видны молодые ребята, волосы закрывают уши, - это радикально отличает их от коротко стриженных мужчин постарше, что смотрят в кадр уже не хохоча, но с узнаваемым напряжением (где-то я уже видел такой взгляд). И еще - у молодых появились водолазки.
Вот большая река - поток людей, спины ватников, снято на мосту, и видно что холодно, хотя и солнце. Сельская местность, поле, раздолбанная церковь. Остов грузовой машины торчит из воды, на кабине сидит чайка. "Беларусь" едет через кладбище, дождь красиво снят.
Первый цветной снимок совпадает по времени с первыми бакенбардами. Они выглядят довольно дико, как и пиджаки с плечами, и немыслимо расклешенные брюки, и гигантские воротники мужских рубах розового цвета. У женщин появились коленки. Ряды коленок - снимок в вагоне метро. А вот - зима, некто в дубленке на фоне "Жигулей". Спорим, на сиденье рядом с водителем - плоский портфель "дипломат"? Папирос не сыщешь на снимках, почти нет плоских сигарет, зато многие красиво курят сигареты с фильтром. Вот меланхолическое - море, от женщины в кадре только щека, залетевшая в кадр прядь светлых волос, да круглится верх плеча.
Появляются и растут числом снимки празднеств и застолий. Танцы, женщины - лица опущены вниз, руки подняты вверх в цыганском жесте. Вот дяденька язык высунул. А еще с бородой. Добрые пьяные, и один спит, завалившись за спину полной тетки, которая, не замечая фотографа, что-то втолковывает тоненькой подруге (руки танцуют над хрустальной вазой, в которой, похоже, салат).
Дальше все ускоряется - снимков меньше, брюки мужчин опять немыслимой формы, похожи на иллюстрации к фантастическим рассказам, читанным за тридцать лет до того в журнале "Искатель", на женщинах отчего-то черные лоснящиеся комбинезоны. Дискотека. Прически женщин делают их похожими на пуделей, огромные плечи женских... пиджаков? Сюртуков? У мужчин - узенькие гаслуки, а глаза кажутся подведенными. О, пошли младенцы. Лежат на животе, а иные плывут в ванной на спине к далеким морям, потом полусидят, уютно завалившись в сетку кроватки, потом стоят, вцепившись в сиденье стула, таращатся в объектив, в большом, надо сказать, недоумении.
Три снимка, два, один, потом лица исчезают совсем, сменившись невнятными городскими улицами с витринами, на которых ничего не разберешь, чтобы под конец пачки разразиться какими-то пальмами, купающимися детьми (девочки и мальчики еще в одинаковых плавках), вывесками с надписями не по-русски и официантом с испуганным иностранным лицом, выхваченным из темноты вспышкой.
Но смеются не все.
Во-первых, не смеются дети. Они страшно серьезны, они смотрят на нас совершенно взрослыми глазами. Хотя их тощие ноги-руки-плечи-шеи - вполне детские. Сандалики, лямки штанов, майки с бретельками - все на два номера больше, дети как будто выглядывают из этих одежд.
Есть и еще лица без улыбки. Это старики. Они почему-то всегда в тени - деревьев, кустов в городском парке, а в домах они всегда смотрят из глубины комнат, сняты часто нерезко. Даже когда их взрослые, всегда задорно хохочущие сыновья и дочери обнимают их за плечи, они серьезны, почти испуганы, во всяком случае напряжены.
Много военных. В форме они с некоторой истовостью таращатся на нас, делая "официальное" лицо. Их почти невозможно узнать, когда они хохочут, вытаскивая из воды мокрых рыбин, заранее насаженных на невидимые крючки огромных удочек (в галифе без сапог они смахивают на козлоногих чертей). Видимо, над этими галифе смеются девушки, смеются, закрываясь рукой. И кто-то сзади приставил к невинной кудрявой голове "чертика".
Другое дело - школьники. Они в мятых гимнастерках, подпоясанных ремнем с буквой Ша. Взгляд серьезный, но видно, что это понарошку, сейчас фотограф уберет камеру и конопатый мальчишка разразится щербатой улыбкой. То есть школьник готов вступить в мир смеющихся взрослых, покинув мир серьезных детей.
Весь этот взрослый хохот и смех облекается в немыслимые одежды, будто сшитые сумасшедшим портным. Черные штаны мужчин невероятной ширины, безумные пиджаки. А когда без пиджаков, то видно, что рубашки и ковбойки - как бы другого, намного меньшего размера, чем эти необъятные штаны. Девушки в платьицах, чулок ни у кого нет, изредка между девушками - спортсмен или спортсменка, в шароварах и свитере. Бывает и наоборот - в центре спортивной молодежи вдруг некто в пиджаке с ромбиком.
Потом - как-то резко - лица меняются. У мужчин еще папиросы, но это какие-то другие мужчины. Глядя на шахматную доску, они не обращают внимания на фотографа. Ушел и смех. Женщины - как одна - обрели вдруг высокие прически, а потом - опять-таки, все сразу, - короткие стрижки. Куда-то деваются хохочущие блондинки, исчезают кудрявые, теперь они всё больше большеглазы, темноволосы и серьезны. О, замелькали болоньевые плащи. На автобусной остановке - позади из утреннего тумана проглядывают ряды пятиэтажек, уходящие в бесконечность. У мужчин, враз переставших хохотать, вдруг становится сфокусированным и осмысленным взгляд, плоские сигареты без фильтра приходят на смену папиросам. Куда-то делись старики, и промельком видны молодые ребята, волосы закрывают уши, - это радикально отличает их от коротко стриженных мужчин постарше, что смотрят в кадр уже не хохоча, но с узнаваемым напряжением (где-то я уже видел такой взгляд). И еще - у молодых появились водолазки.
Вот большая река - поток людей, спины ватников, снято на мосту, и видно что холодно, хотя и солнце. Сельская местность, поле, раздолбанная церковь. Остов грузовой машины торчит из воды, на кабине сидит чайка. "Беларусь" едет через кладбище, дождь красиво снят.
Первый цветной снимок совпадает по времени с первыми бакенбардами. Они выглядят довольно дико, как и пиджаки с плечами, и немыслимо расклешенные брюки, и гигантские воротники мужских рубах розового цвета. У женщин появились коленки. Ряды коленок - снимок в вагоне метро. А вот - зима, некто в дубленке на фоне "Жигулей". Спорим, на сиденье рядом с водителем - плоский портфель "дипломат"? Папирос не сыщешь на снимках, почти нет плоских сигарет, зато многие красиво курят сигареты с фильтром. Вот меланхолическое - море, от женщины в кадре только щека, залетевшая в кадр прядь светлых волос, да круглится верх плеча.
Появляются и растут числом снимки празднеств и застолий. Танцы, женщины - лица опущены вниз, руки подняты вверх в цыганском жесте. Вот дяденька язык высунул. А еще с бородой. Добрые пьяные, и один спит, завалившись за спину полной тетки, которая, не замечая фотографа, что-то втолковывает тоненькой подруге (руки танцуют над хрустальной вазой, в которой, похоже, салат).
Дальше все ускоряется - снимков меньше, брюки мужчин опять немыслимой формы, похожи на иллюстрации к фантастическим рассказам, читанным за тридцать лет до того в журнале "Искатель", на женщинах отчего-то черные лоснящиеся комбинезоны. Дискотека. Прически женщин делают их похожими на пуделей, огромные плечи женских... пиджаков? Сюртуков? У мужчин - узенькие гаслуки, а глаза кажутся подведенными. О, пошли младенцы. Лежат на животе, а иные плывут в ванной на спине к далеким морям, потом полусидят, уютно завалившись в сетку кроватки, потом стоят, вцепившись в сиденье стула, таращатся в объектив, в большом, надо сказать, недоумении.
Три снимка, два, один, потом лица исчезают совсем, сменившись невнятными городскими улицами с витринами, на которых ничего не разберешь, чтобы под конец пачки разразиться какими-то пальмами, купающимися детьми (девочки и мальчики еще в одинаковых плавках), вывесками с надписями не по-русски и официантом с испуганным иностранным лицом, выхваченным из темноты вспышкой.
